Я родился в малообеспеченной семье и из-за плохого питания рос хилым ребенком. Поэтому вместо футбола вынужден был заниматься "тихими играми", под которыми подразумевались радиодело и немецкий язык. Радиоделом вдохновил меня заняться Эрнст Кренкель, радист первой арктической экспедиции, высаженной на Северном полюсе. Я мечтал повторить его подвиг. Видя мою тягу к радиоделу, мать на последние гроши купила мне две радиолампы. К своим 14 годам кроме этих ламп я разместил на листе фанеры еще несколько десятков странных вещиц непонятного на первый взгляд назначения. 
     Это был мой первый радиоприемник, при помощи которого в ночные часы, когда замолкали московские широковещалки, удавалось слышать Берлин. Его радиостанция в это время наполняла эфир сентиментальными танго и вальсами вроде "Eine Nacht in Monte-Karlo" или "Mitternachtwalzer" с колокольным звоном. Казалось, что под звуки этой волшебной музыки вся Европа вместе с таинственным Монте-Карло каждую ночь накрывалась благоуханным сиреневым туманом и впадала до утра в сладкую дрему, все еще приходя в себя после ужасного лихолетья Первой Мировой войны. Однако после 1933 года имперские марши серьезно потеснили плачущие звуки гавайских гитар и сладкоголосых теноров. 
     Но наступило 22 июня 1941 года. В полдень, заикаясь почти после каждого слова, по радио выступил Молотов и объявил о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Весь остаток дня и весь следующий день мы не отходили от круглых черных "тарелок", ожидая победных реляций.

     Ведь иначе и быть не могло! Разве не обещали нам, что если кто-то сунет свое "свиное рыло в наш советский огород", то уж мы сумеем постоять за себя! Так двинуть по этому рылу, что мало ему не покажется! А потом, вслед за этим рылом, наша доблестная армия вступит на чужую территорию и малой кровью добьется полной победы. 
     Находясь под гипнозом этой пропаганды, мы представляли себе ход будущих военных действий следующим образом. Как только "свиное рыло" начнет пролезать в наш огород, наши доблестные пограничники тотчас заметят это и тут же сообщат в Москву. Два наших прославленных маршала, Ворошилов и Буденный, тотчас вскочат на коней и во главе Конармии поскачут навстречу врагу. Враг, конечно, не выдержит такого натиска и побежит восвояси.
     Германские коммунисты тоже не будут сидеть, сложа руки, и тут же сделают у себя революцию. Поймают Гитлера и Геббельса, наденут на них наручники и повезут в Варшаву, куда к этому времени уже успеют доскакать наши прославленные военачальники. Затем непременно состоится ужин с русской водкой, баварским пивом и черной икрой. После чего германские коммунисты отправятся к себе домой завершать революцию, а красные маршалы, привязав как следует фашистских главарей к седлам, на рысях отправятся в Москву.
    Товарищ Сталин с трибуны мавзолея поздравит всех с одержанной победой и задаст всем присутствующим вопрос: "Что будем делать с этими фашистскими мерзавцами? Может быть, мы их прямо здесь, на Красной площади, повесим?" Все согласятся с этим предложением. Из ворот Спасской башни тотчас выедет специально оборудованный автомобиль, и оба главаря будут болтаться на виселице.
    Но на деле все обернулось совсем иначе. И в первый день войны, и в последующие Ворошилов и Буденный продолжали сидеть за кремлевскими стенами и вскакивать на коней почему-то не спешили. А "тарелка" с первого дня войны начала говорить о "превосходящих силах противника" на минском и других направлениях. И уже спустя несколько дней эти превосходящие силы вынудили наши доблестные войска оставить Минск. Такой ход развития военного конфликта никак не укладывался в наше еще мальчишеское сознание.
    Но долго у черных "тарелок" сидеть нам не пришлось. 26 июня всю мужскую половину десятого класса вызвали в райком комсомола и объявили, что мы к восьми часам вечера должны прибыть на Киевский вокзал с харчем на три дня. Проведя ночь на штабелях сосновых досок, сложенных вдоль запасных путей вокзала, утром погрузились в "панские вагоны" и отбыли в сторону Малоярославца. Вагоны "панскими" мы окрестили потому, что они ранее использовались на польских железных дорогах, были трехосными и каждое купе имело свой выход. Куда и зачем нас везут, мы не знали. Это была государственная тайна.
Уже после Малоярославца, где-то в 120 км от Москвы, мы стали ощущать дыхание войны. Нам встречались паровозы с отбитыми трубами и пробитыми тендерами, наскоро заделанными деревянными пробками. Вид таких паровозов сильно напоминал раненых солдат в составах, которые они часто тащили за собой.
    К исходу четвертых суток наш эшелон добрался до Брянска. Здесь я впервые почувствовал, как тонка и непрочна ниточка, привязывающая нашу плоть к этому неспокойному и так плохо устроенному миру. Едва наш состав успел остановиться, как над железнодорожным узлом повисла девятка "Юнкерсов" Ю-87. Немцы называли их "штука" от слов "ШТУрц КАмпф бомбер", т.е. пикирующий бомбардировщик, а наши солдаты стали называть их "лапотниками". Это прозвище возникло по той причине, что шасси у Ю-87 не убирались, как у других боевых самолетов Люфтваффе, а всего лишь закрывались кожухами для повышения обтекаемости самолета. С земли они несколько напоминали лапти.
     Построившись в круг, Ю-87 стали поочередно "приседать", и в конце каждого приседания от них отделялась крохотная точка. Первая же точка, неожиданно превратившись в бомбу, угодила в железнодорожную цистерну из-под бензина. Сохранившиеся бензиновые пары взорвались в ее чреве. От взрыва цистерна превратилась в некое подобие ковра-самолета и, пролетев над воронкой, в которой я укрылся, разметала близлежащую станционную постройку. В мою воронку вместе с песком и обломками разбитых тарелок упал и томик произведений Достоевского 1923 года выпуска в дешевом переплете. На титульном листе диковинными буквами было выведено: "Преступление и наказание". Так я начал приобщаться к чтению произведений запретного тогда писателя.
     Ночью нас высадили из вагонов на станции Жуковка, километрах в пятидесяти северо-западнее Брянска. Здесь, получив лопаты, мы начали копать противотанковый ров. В конце августа, после окончания сооружения рва, меня "приголубила" близлежащая войсковая часть.